Андрей Фурсенко: «Самое трудное и интересное в любой работе – это человеческие отношения»

Под занавес уходящего года корреспонденты Школьной редакции портала «Реальная школа» успели взять интервью у Андрея Александровича Фурсенко, одного из интереснейших руководителей отечественного образования, проработавшего восемь лет на посту министра образования и науки Российской Федерации.

– В прошлом году при поступлении не рассматривались аттестаты, и медали не играли никакой роли. В этом году сложится такая же ситуация? И насколько это правильно по Вашему мнению?

– В этом году уже ничего меняться не будет, поскольку если надо что-то вводить, то вводить следует с 1 сентября, чтобы выпускник за год знал, чего ему ожидать. Что касается аттестатов, наверное, в какой-то степени их надо учитывать. Что касается медалей, хорошо, когда они существуют, хотя сам медалистом не был. А вообще это здорово, когда человек действительно хорошо учится. Но если медаль начинает играть реальную роль при поступлении в вуз, то тогда медаль является не свидетельством знаний, а настроя на прагматичный результат. Правильно было бы давать медаль просто за то, что человек хорошо учился, а не ради какого-то конкретного блага. Мне кажется, они должны остаться, но вряд ли их стоит делать одним из факторов при успешном поступлении в вуз.

– Единый экзамен призван объективно оценивать знания учащихся и искоренять коррупцию, но почему приезжие со 100-бальным ЕГЭ по русскому не могут правильно написать свое имя на нашем языке?

– Во-первых, вокруг ЕГЭ существует очень много мифов. Не так много приезжих имеют 100 баллов по русскому языку и не могут написать свое имя. Более того, к сожалению, из тех, кто живет в Москве, есть такие, которые получают 100 баллов и тоже правильно не могут написать как их зовут. Есть победители олимпиад, но при этом они по ЕГЭ имеют всего 30 баллов. Нечестность, к сожалению, присутствует. Но по сравнению с тем, что было до ЕГЭ, людей нечестных стало гораздо меньше. Как правило, нечестные идут не в скромные учебные заведения, а стараются попасть в самые престижные вузы. Борьба происходит вокруг 10-15 известных факультетов, а так как все это на виду, ситуация складывается очень острая. На мой взгляд, надо жестко спрашивать на первой же сессии в вузе. Знаю ряд институтов, где после первой сессии были большие отчисления, и теперь желающих туда прийти с высокими баллами по ЕГЭ и слабыми знаниями уменьшилось, потому что все поняли – на полгода идти нет никакого смысла. Есть те, кого при тех же обстоятельствах не отчислили. Возникает вопрос «почему». Либо ребята очень способные и смогли все наверстать, либо справляются слабо, но смогли заинтересовать преподавателя так, что те решили их оставить.

Есть два направления борьбы с нечестностью. Первое – ужесточение контроля: рамки, камеры, огромное количество общественных наблюдателей. Такие меры дают результат, но не решают проблемы. А когда начинают применять подобные методы, начинается и поиск борьбы с ними. Способы контроля быть должны, но они никогда не решат проблему в полном объеме. Лучше если ребята и их родители поняли, что вообще знание само себе настолько ценное, что огромные усилия тратить надо именно на учебу, а не на то, чтобы любым способом получить высокий балл. Поймите – невыгодно обманывать, подделывать документы, гораздо выгоднее учиться. Я знаю несколько школ, где директора говорили, что их ребятам не страшен ни один экзамен, будь то ЕГЭ или экзамен в другой форме. Они сдадут любой экзамен. Сама система ЕГЭ дает возможность психологического настроя, что надо учиться. Еще одна положительная вещь, которая есть в ЕГЭ – в нем нельзя завалить. Если раньше по личным соображениям учитель мог завалить ученика на экзамене, то в ЕГЭ, если ты его действительно сдал хорошо, никаких лишних запятых тебе не проставят или лишних цифр не припишут.

Есть другой способ, который известен в странах Европы, Америки, на которые мы так любим ссылаться. У них очень развито чувство конкуренции, и считается, что тот, кто нечестно списывает, отбирает право у честного. Но и тут много негативных последствий. Если мы все друг на друга начнем ябедничать, то о каком воспитании нормального человека может идти речь? Наверное, надо совершенствовать систему и сделать ее настолько жесткой, чтоб не было соблазна, и чтобы стало понятно, что списать настолько сложно, что лучше поработать честно. Тогда мы будем уверены, что каждый окажется на своем месте.

– Андрей Александрович, какие у Вас были взаимоотношения с учителями и какие были любимые предметы в Ваши школьные годы?

– Это было довольно давно. Я не могу сказать, что у меня были нелюбимые предметы. У меня был выдающийся учитель математики и учитель физики. Химия, хоть и учитель был хороший, нравилась мне меньше. Нравились гуманитарные науки, интересовался историей и литературой. Учились по школьной программе, и никогда не превалировала подготовка только к экзаменам – с нас спрашивали знания. Был очень хороший школьный коллектив. Да, мы не были ангелами. Бывали и случаи, когда нас из класса выставляли, но у меня родителей в школу не вызывали. Отличное было время.

– На данный момент есть что-то, что кардинально не нравится Вам в системе образования?

– «Кардинально» – такого нет. Система образования сама по себе достаточно консервативная, она не должна и не может меняться в одночасье. Если бы 11 раз за 11 лет система менялась, вас ничему не смогли бы научить и вы закончили бы школу с нервным стрессом. С другой стороны, система образования не может стоять на месте, потому что жизнь меняется сейчас так быстро, как никогда. Наверное, главное, что мы должны сделать в системе образования – это научить учиться. Мне говорили, что сейчас есть 10 самых востребованных профессий, но десять лет назад их вообще не существовало. Конкретные знания важны, но имеют относительную ценность. Гораздо большую ценность имеет умение учиться. На основе базовых знаний, вы должны понять, как работать с информацией, как подойти к новому предмету. Это тяжело, потому что должен перестроиться сам учитель. Не так давно, несколько десятков лет назад, учитель был главным источником знаний, но потом появилось телевидение, затем Интернет. Учитель должен быть и тем, кто знает, как обращаться с этим ворохом знаний и как выстроить процесс познания. Нужно перестроить не столько школу, сколько подготовку учителей. В школе человек должен понять, что учиться очень интересно и надо учиться в течение всей своей жизни. Учеба обеспечивает твою ценность как личности. Если вам дают возможность учиться, то используйте ее.

– Андрей Александрович, на Ваш взгляд, в России высокий уровень образования?

– В среднем, неплохой, но неравномерный. Кое-что из того, что было, мы теряем. Образование раньше было самоценностью. Люди учились, потому что быть образованным считалось достойным. Когда начался период сурового прагматизма, то гораздо больше внимания стали обращать не на содержание образования, а на его конкретный результат. Самое плохое то, что у достаточно большого количества ребят, а еще в большей степени и у родителей, возникло ощущение, что ценным является не сами знания, а оценки в аттестате.

– Известно, что Вы не сторонник преподавания вышей математики в школе. Почему?

– Мы живем в стране мифов. Недавно я прочитал статью о себе в Википедии. Половина того, что там написано, просто не соответствует действительности. Да, был разговор о школьной программе, где я заявил, что расширение программы, в том числе за счет высшей математики, наносит зачастую больше вреда, чем приносит пользы. Высшая математика вещь достаточно сложная, и она может быть реально воспринятой только, когда человек имеет очень хорошую базу обычной математики. Можно дать формальные понятия и рассказать как ими пользоваться, но школьнику надо дать почувствовать, что такое высшая математика, а на это уходит много времени. Мы живем в век цифр и именно в этот век цифру надо чувствовать. Лучше учить высшую математику у хороших учителей и потом не переучиваться, так как не каждый школьный учитель способен объяснить ее достаточно глубоко. Я не против высшей математики, я против начетничества и профанаций. Потому что всегда учить проще, чем переучивать.

* – Что самое трудное в Вашей работе?*

– Вы знаете, самое трудное и интересное в любой работе – это человеческие отношения. Очень важно добиться того, чтобы правильно тебя понимали, выслушивали. Не только слушали, но и слышали. Приучить себя к тому, чтобы самому слышать всех, потому что иногда кажется, что ты все хорошо уже знаешь, понимаешь, как надо. Тебе оппонент говорит вещи, которые тебе не нравятся. Ты должен это все не просто выслушать, а еще каким-то образом это учесть. Иногда трудно, когда тебя не слышат, не понимают и где-то перевирают. Вроде бы стараешься делать все максимально, а тебе приписывают чужие слова, твоими же словами с тобой борются, и при этом еще не принимают то, что ты предлагаешь. Вот эта проблема недопонимания и нежелания понимать самая тяжелая.

– Какое самое запоминающееся событие уходящего года у Вас было?

– Всегда таких событий много. Мы в этом году приняли два очень важных закона – по Академии наук и по созданию Российского научного фонда. За этим стоит серьезная перестройка российской науки.

– Чем Вы гордитесь?

– У меня сохранились хорошие и уважительные отношения с подавляющим большинством не только моих коллег, но и тех людей, с которыми я работаю: с учителями, ректорами, преподавателями. В профессиональном сообществе у меня выстроились хорошие отношения.

– Андрей Александрович, вы можете назвать себя счастливым человеком?

– У меня нет вещей, из-за которых я хотел бы вернуться и все изменить. Я не отказываюсь от своих поступков. Счастье это такое абстрактное понятие. Для меня жизнь это уже великое счастье.

Беседовали Станислава Филатова и Ксения Солнцева

Школьная редакция портала «Реальная школа»